как я ненавижу людей

когда я учился в технаре у меня был друг - отмороженный на всю голову нёрд

я пересрался с ним еще на третьем курсе - теперь он даже не берет трубку

и слава богу - если он возьмет, я боюсь мне ему нечего будет сказать.

однако я всегда вспоминаю моего друга нёрда - когда речь заходит о намеках, всяческих иннюэндо, двусмысленных фразах и вообще о какой-то ностальгически наивной надежде заметить/уловить/услышать в словах/лицах/поступках людей нечто, чего там нет.

или то, что могло бы быть, до неприличия должно было быть, но что там увы напрочь отсутствует.

я в этом плане был очень похож на него - из за чего страдал и страдаю до сих пор. тогда мы вместе притормаживали друг-друга и нам удавалось не улететь окончательно в небо нашего безнадежного безумия.

что представляло из себя это безумие? я попытаюсь дать вам несколько примеров, простите если они покажутся вам слишком глупыми. в конце концов, чего ждать от сумасшествия?

однажды я встретил пожилого человека со старыми наручными часами, на которых красовался стертый герб КГБ. аккуратно я завел беседу промышленности, перешел к теме нашего завода электроплит, основанного в 70х, затем поднял тему 70-х более широко и под конец прямо спросил его о нескольких арестах о которых писала ‘хроника текущих событий’. (да, в бытность мою студентом я перечитал массу подобного мусора). чем больше я говорил, тем удивленней становилось лицо моего пожилого собеседника.
стоит ли объяснять, что человек был потомственных слесарем, купившим часы на барахолке?

в другой раз, стоя на остановке, я услышал в рингтоне незнакомого мне араба гимн свободной палестины. как раз в тот день я смотрел документальный фильм, и переполняемый эмоциями, я подошел и пожал ему руку. к моему стыду
Алим родился и вырос в азербайджане. и к проблеме независимости газы он имел такое-же отношение как к планерно-парашютному спорту. то есть никакое.

я бы расказывал и дальше - но не имеет смысла. порой эти вещи были впоне безобидными - а порой мне хотелось повесится. единственный человек на моей памяти, который попадал в еще более комичексие ситуации был мой друг нёрд, но он каким то чудом никогда не смущался по этому поводу. я боюсь он даже не замечал этого.

дальше было хуже. точнее - дальше я постепенно понял, почему хуже было всегда. еще в школе я прослыл страшным грубияном и социофобом - по причине постоянной и ложной проекции. К примеру, я не сомневаюсь, скажу по правде даже припоминаю нечто подобное - что если мне доведется сидеть на скучнейшем и тупейшем собрании, выслушивая длительную и невнятную речь какого-нибудь из моих высоких руководителей - то на перерыве в курилке я несомненно поделюсь своими непристойными впечатлениями не с кем-попало, а именно с единственным человеком, которому эта речь пришлась по душе. и выставлю себя в наихудшем свете.

И одному аллаху будет ведомо - почему именно в его лице я увидел для себя единомышленника.

Почему я вспомнил сейчас об этом?

***

За прошедшие полгода в газетах писали о двух гейских скандалах. Оба раза мишенями делали политичеких деятелей. один был экономистом и кандидатом в верховный совет, второй главным редактором опозиционной газеты.

оба были евреями и далеко не глупыми людьми. бедные, бедные геи. чего они ждали от своих нерешительных по деревенски туповатых половых партнеров? может быть профессионализма? актерского мастерства? умения понимать намеки? банальной сука профессиональной этики ???

а дождались включенной камеры.

Чем делать усилия и слышать людей, гораздо проще не делать усилий и не слышать их. Точка. After all, they bloody do!

больше всего на свете я боюсь умереть.

я никогда и не подозревал, как сильно я боюсь этого.

особенно жутко, внезапно заболеть и умереть через два дня.

так ничего и не сделав толком, за всю свою жизнь.

каждый день вставать как робот, ехать по рельсе, обманывая себя, что все еще впереди. что однажды ты сможешь соскочить с этих рельс. и вдруг понять - что все это была дешевая ложь. ложь которой ты кормил себя сам.

а правда в том - что ты так и не собрался с силами, ни разу, ни одного разу не смог сделать что хотел.

всегда думал о людях вокруг. всегда боялся сделать им больно. всегда боялся что-то потерять.

проходил мимо, отворачивался, закрывал глаза. затыкал уши, закрывал двери и окна, и спал. Спал долгим наркотическим бредом. Не желая просыпаться. как кукла на нитках. вроде и шел, но не туда куда следовало. вроде и делал что-то, но как будто за кого-то другого.

Верил в законы. Верил, что все должно быть именно так. Ни разу не усомнился, точнее, глотал свои сомнения как можно глубже. давил их в себе.

даже безвольная тряпка нормальная из тебя не получилась.

ты даже не мог с достоинством признать свое место. и жить как подобает, смирившись со своей судьбой. не отвлекаясь по пустякам.
нет, ты всегда пыжился, бурлил, как чайник. все ждал, когда-же ты выплеснешь кипяток наружу. всегда говорил себе - вот вот, еще чуток осталось, а там уж заиграем, заживем. Все увидят. Всем покажу.

и никому. так и не показать. ничего вообще.

умирать, и понять это. что ты это просто пшик.

пару месяцев назад мне в руки попал отчет.

список городов, со статистическими данными в теплых разноцветных графиках.

люди, нарисовавшие эти графики, жили в красивых домах, с живой изгородью, с лужайками, цветочными корзинами на окнах. в городишках с мощенными улочками, где на каждом углу каждый дом дышал историей.

с молоком матери они впитали свое предназначение, каждый их шаг был осознан. они созидали для своих детей, и гордились этим.

а я жил тут. эти графики и эти цифры были про меня. про мой город, и про соседний город, из которого были родом люди, которых я знал.

мой город умирал. это была медленная мучительная агония. но я не видел траурных шествий на улицах, я не слышал песен плакальщиков. происходящее вокруг напоминало пир во время чумы.
...
Какие чувства я испытывал к этому месту? Ненависть? Да. Пожалуй большую часть времени. Но не все время. Не все время…

Иногда по ночам, лежа в кровати, я чувствовал, как меня охватывает ужасное понимание того, что я никогда не смогу сбежать отсюда.
Что я пойман и мне предназначено потратить свою жизнь в этой крысиной норе.

Конечно я ненавижу ее, я презираю ее, я боюсь ее, боюсь того, что она поглотит меня.

И тем ни менее, даже если я доживу до ста лет, вряд ли я узнаю любое другое место так-же хорошо, как я знаю это.

Я впитал его ладонями моих рук. Ступни моих ног ходили, бегали, скользили, скакали по ее улицам и переулкам, объездам, окольным дорожкам, по ее аллеям и паркам. Если бы мне пришлось идти со связанными глазами, я мог бы по запаху найти себе дорогу, как охотничья собака.

по утрам я часто стою и жду лифт.

лифт едет медленно.

он скрипит шестеренками, лязгает дверьми где-то далеко внизу, провисает под весом прыгающих в него людей. иногда он почти доезжает до моего этажа. но в последний момент снова уходит вниз.

я стою и смотрю на бело-голубую стену с кнопкой посередине, и стараюсь вспомнить - с чего все это началось.

один из эпизодов, навсегда врезавшихся мне в память, уносит меня далеко в прошлое.

две женатые женщины работали на одной работе, и дружили семьями.
однажды весной, а может быть летом или осенью, эти две семьи выбрались на пикник за город.

трое маленьких детей, мальчик и две девочки, беззаботно резвились среди деревьев. их родители были, наверное, заняты какими-то важными разговорами на непонятные взрослые темы.

играя в догонялки, мальчик и две девочки внезапно обнаружили, что больше не знают где находятся взрослые, а деревья вокруг так густо растут , что ничего не видно дальше нескольких шагов.

они двинулись наугад и спустя некоторое время вышли на алею, где встретили чужих им людей.

- Мы потеряли своих родителей - сказала старшая девочка.
- Да, - кивнул мальчик - Они у нас были, но мы потеряли их.
- Помогите нам найти наших родителей, пожалуйста - сказала младшая девочка - Мы оставили им сообщение на песке, но вдруг они его не увидят и не прочитают…
...
Теперь, спустя много лет, если я сбиваюсь с пути или плутаю на неизвестных мне улицах, я никогда уже не смогу потерять свой дом, своих друзей, или своих родителей. как бы я не хотел. как бы я не старался.

вместо этого я уже давно привык терять себя.
- Я заблудился. Как мне попасть к этому зданию?

я проваливаюсь еще глубже в воспоминания.

все, что я помню из раннего детства, это странные маленькие бумажки (позже я узнал, как они называются), которые родители иногда оставляли в разных местах - на столике в прихожей, в стоявшей на полке банке из под чая, в карманах верхней одежды.

иногда, если окна в квартире были распахнуты настежь, порыв ветра мог сдуть несколько бумажек на пол, и тогда я имел возможность поднять их и рассмотреть поближе. я не мог прочитать странные рисунки, покрывающие их, зато я видел смотревшие на меня с бумажек серьезные лица. мне кажется я их побаивался.

я помню, как за короткий период времени вид этих бумажек несколько раз сильно менялся. и еще этих бумажек всегда было слишком мало. я не понимал, что это значит.

еще я помню, что вечерами полупустые комнаты заливал желтый свет, и мои родители сидели вместе взявшись за руки и говорили о чем-то.

однако иногда свет пропадал, зачастую на целые сутки подряд. тогда из шкафа доставались длинные свечи в шелестящей бумаге. в их загадочном мерцании казалось, будто наш дом это корабль, плывущий к загадочным берегам через морскую черноту неизвестности.

когда желтый свет исчезал, помимо темноты незваным гостем приходил воющий ветром холод. хуже всего было зимой. наконец однажды судьба заставила мужчину и женщину бросить холодеющую черноту знакомых комнат и спасаться бегством туда, где сквозь пронизывающую стужу им маячило тепло и дружеские объятия.

я помню, с каким удивлениям я смотрел на обвитые виноградной лозой стены из красного кирпича. на извилистые яблочные деревья за замшелым забором, и потом, позже, как загадочно скрипели столетние дубовые половицы.

люди, открывшие нам двери, были мужчина и женщина. они были старше моих молодых родителей. их лица почему-то сразу показались мне не похожими на лица которые я привык видеть.

лицо женщины было добрым, и в то-же время было исполнено решительности. в лице мужчины тоже сочетались эти качества. я помню его проницательный взгляд, аккуратную бороду, и незнакомый загадочный запах табака, который он курил в своей трубке. фигуры обоих людей как будто источали непонятную мне силу.

кроме того, они говорили на неизвестном мне языке.

как выяснилось, мои родители тоже знали этот язык. вечерами они часами сидели на веранде и говорили. Иногда родители говорили о себе. Иногда слушали ответные истории. Иногда они говорили о ком-то третьем.

я не понимал всего, что слышал, но мне казалось, что тогда речь заходила о ком-то, кто в очень далекой стране совершил какой-то поступок, поступок бывшей настолько важным, что женщина и мужчина преодолели сотни и тысячи километров, чтобы рассказать об этом другим.

я прожил в их доме несколько месяцев. большую часть времени я и мои родители были одни, поскольку хозяева дома впервые за долгое время решили ненадолго вернутся в ту страну, из которой они приехали сюда, влекомые своим призванием.

пока я жив и пока дышу - в моем сердце навсегда будет врезано время, прожитое в этом доме. его загадочный погреб, отпиравшийся огромным ключом, его коридоры и комнаты в которых витал запах табака, его веранда и дворик, усеянный красными опавшими листьями.

даже сейчас, я иногда нарочно стараюсь пройти мимо этого дома, хотя люди жившие в нем давно покинули его.

но все равно, каждый раз во мне возникает необъяснимое желание подойти и позвонить в дверь. я сам не знаю, на что при этом надеюсь.

Человеку было двадцать четыре года. Он жил один в старой квартире. скорее всего, он ее снимал. но может быть она была куплена или досталась ему по наследству. вместе с человеком в квартире жил его кот.

будние дни человека были заполнены яркими и запоминающимися событиями.

будние дни кота были заполнены поскрипывающей квартирной тишиной.

под тиканье китайских часов на старом холодильнике кот ходил туда сюда на мягких лапах, цепляясь за углы изогнутым хвостом.

человек всегда строил планы, всегда переживал прошедшие события.
в его голове постоянно роились мысли, и чужие и свои, фразы, и чужие и свои. разговоры, рукопожатия, поцелуи. даже когда человек отдыхал, его мозг ни на секунду не знал покоя.

кот любил точить коготки о кожаное кресло.

человек был членом общества, членом коллектива. он плохо представлял, где заканчивалось его собственное я, и начиналось чье-то чужое.

Если-бы его спросили, чего он хочет в жизни - он не смог бы внятно объяснить. Нет, конечно, в итоге - в ответ он бы произнес какие-то слова. но вот были-бы ли это его слова, или может, кого-то другого, мы бы так и не смогли определить.

хотя все это ерунда, мало интересовавшая человека.

он был молод, и он был живой, - и этих объяснений ему вполне хватало.

кот, в свою очередь, тоже думал свои кошачьи мысли. и смотрел на мир своими кошачьими зелеными глазами.

иногда он сидел на кухонном полу, обернув хвост вокруг лап, и смотрел на человека.

человек сидел за кухонным столом и ел.

когда человек был один, человек мог часами не произнести ни единого слова.

кот смотрел на человека и слышал тишину. человек смотрел на себя и не слышал тишину. ее заглушал бесконечный шум его мыслей. для человека тишины не существовало.

точнее, для человека было две тишины.

одна, которую он никогда не знал, но если-бы очень захотел, мог догадаться о ней по ее отсутствию - была внутри.

другая - доставшаяся ему от общих с котом прародителей, и передавшаяся ему через миллионы лет - была снаружи.

эта вторая тишина лишь иногда, на короткий миг, позволяла человеку заметить себя. особенно в краткие мгновения предшествующие сну.

у кота же была одна тишина. и она была внешней. поэтому кот видел тишину человека.

кот так-же видел самого человека. человек же не видел себя. точнее видел, но видел сотнями чужих глаз. свои собственные глаза человека были направлены на других.

кот же не видел себя вообще.

если-бы человек вдруг исчез, растворился бы, пропал без вести и следа - в ту же минут квартира погрузилась бы во тьму. И прятавшаяся до этих пор тишина вступила бы в свои права.

Так погружается в ночную тьму комната, в которой погасили единственный светильник. все, что составляло шумящий мир человека - исчезло бы навсегда.

сеть пульсирующих кровеносных сосудов жизни, по которым человека влекло ее мощным течением, мгновенно превратилась бы в едва заметную белосую паутину, плывущую по ветру. в едва уловимый отпечаток ступни в круглом пятне дрожащего фонарика. в несколько отрывочных записей на неровных листах бумаги.

тот, кто попытался бы отыскать сгоревшую карту, вынудившую человека отправится в путь, с удивлением бы увидел, если бы обратил внимание, как постепенно из формулы выцветают и выпадают слагаемые, превращая ее в выражение без математических правил. как будто это выражение писала рука маленького ребенка.

Вы знаете как в средние века изображали дьявола?
Я вот не знаю, и более того знать не хочу. меня от этого бреда сейчас стошнит.
Что-то помню правда из истории, из литературы, из книг - но у меня нет никакого желания проводить тут формальное изучение данного предмета.

Есть проверенный способ внушить людям отвращение и презрение к любой идее - для этого надо включить ее в курс школы, потом университета, потом замусолить в массмедиа до такой стадии баяна, когда все побегут от тебя, как от прокаженного, стоит тебе только поднять ту самую тему на людях.

я купил брошюру у человека, стоявшего в помятом сером пальто на рынке подержанных книг. автор брошюры был мне известен, более того - о нем слышали люди постарше. он жил в том-же городе, что и я.

для молодежи его имя ничего не значило. теперь я мог сказать наоборот.

Исписанные листы бумаги легли в карман моей куртки как в замшелый арсенал оружия, которое я копил сам не зная зачем, может быть в надежде защитить себя или даже победить чье-то безразличие?

я заставил себя прочитать все за один присест . понять автора мне было не тяжело.

книга кричала о ненависти, и мне было легче заставлять себя читать ее. я ненавидел автора, и одновременно ненавидел вместе с ним, а еще я одновременно ненавидел и стыдился себя.

среди прочего, на страницах книги автор описал мне дьявола. это не имело никакого отношения к теме самой брошюры - но мой мозг цеплялся за этот параграф, и я ничего не мог с собой поделать - я все время возвращался к нему. даже сейчас.

известно, что в древности дьявол изображался в виде существа, бывшего наполовину мужчиной, наполовину женщиной . тело его венчала козлиная голова. грудь существа была женской, бедра мужские, ноги - с козлиными копытами. Между скрещенными ногами - жезл обвитый двумя змеями. Правая рука существа - мужская, была занесена вверх, и на ней было написано "диссолво" ("растворяю"), левая, опущенная вниз рука - женская, и на ней написано "коагуло" ("сгущаю");

перед фигурой стоят окованные цепями люди обоих полов. Голова женщин поднята вверх, цепь охватывает их бедра.
Голова мужчин опущена вниз, цепь охватывает их шеи.
Их лица пусты и наполнены ужаса и боли. где-то среди них стоит маленькая знакомая фигурка - это я.

мое лицо выражает ужас, боль, разочарование и пустоту. мои ноги пытаются нащупать точку опоры. но ее нет

коагуло - диссолво.

я смеюсь в лицо глупцам, и они отступают. я преследую свет как охотник, я настигаю его и он покорно служит мне как ручной зверь.

коагуло - диссолво.

свет превращается во тьму. знание - в глупость. пройден полный круг и я не отличаю своего лица от лиц моих врагов
я и они - одно и тоже.

коагуло - диссолво.

я прошел тысячу шагов, ты прошел три. ты обогнал меня на два шага.

коагуло - диссолво.

ты все время стоял на месте. я шел.

коагуло - диссолво.

ты шел? ты шел назад. а хотел идти вперед. ты стоял на месте

коагуло - диссолво.

ты хотел любить, но твоя рука сеяла ненависть


коагуло - диссолво.

ты ополчался в ненависть но стремился любить

коагуло - диссолво.
...
коагуло - диссолво.
…
коагуло - диссолво.
…

я слышу безразмерное биение гигантского сердца.

я слышу вечные всепоглощающие колебания

они достигает вершин и колесо проворачивается вновь,

чтобы снова поменять вершины на противоположное.

этому нет начала, нет конца.


***
я отдал книгу другу. он тоже отдал ее другу.

однажды вечером за сигаретой я завел беседу об этом авторе. завел ее с человеком, который был тем, кем должен был быть, и мог узнать у тех, кто должен был знать.

я сделал все, чтобы мою просьбу было тяжело забыть.

человеку это удалось.